Психические факторы личности воздушного аса. Часть 2

Е. Синицын

Александр Покрышкин - гений воздушной войны. Психология героизма (фрагменты из книги)

Психические факторы личности воздушного аса

Часть 2

Многие лётчики-однополчане и его командиры, хорошо знавшие Покрышкина, отмечали, что Покрышкин имел фотографическую память. Вот почему в авиационном полку Покрышкин был бесценным в разведывательных полетах. Покрышкин жаждал единоборств, жестоких схваток и битв с врагом в небе. Он их искал, даже когда летал на разведку. Будущий легендарный ас предчувствовал, что его стихия – сражения в воздухе. И пока немецкие асы наращивали свой личный счет сбитых самолётов противника, миссия Покрышкина была в иной сфере. Но в конце 1941 года, в начале и во второй половине 1942 года иначе и не могло быть. Немецкие армии и танковые корпуса непрерывно и беспощадно терзали оборону наших войск, обходили их с флангов, осуществляли глубокие танковые прорывы в тыл наших группировок, расчленяли оборону наших войск, разрывали связи. Немецкие войска их командующие были вдохновлены своими успехами, уверены в своей победе. В то время наши войска ещё не научились оказывать стойкое согласованное сопротивление немецким наступательным действиям. В первой половине Великой Отечественной войны одного только мужества и отваги было недостаточно. И оба эти качества, столь нужные на войне, подчас покидали обычных простых людей, брошенных силою судьбы в топку войны.

Немцы в то время превосходили наши войска, прежде всего, исключительной согласованностью всех родов войск. Действия же наших войск в начале войны не отличались высокой координацией, часто в расчленённых группировках отступление выглядело как суматоха.

Покрышкин описал в своих воспоминаниях этот тяжелейший период войны, когда он выходил из окружения, не оставляя свой подбитый «Миг», который вёз на грузовике. Перед нами не просто ясно мыслящий боец. Его изображения людей, боёв, ночных схваток с врагом, ночного штурма высоты, обхода её по лощине, ночного штурма вражеского отряда – не продукт воображения, а то, что он сам видел и чувствовал. Каждая психологическая деталь поступков выходящих из окружения голодных бойцов, усталых командиров, отчаянных атак при прорывах, страха бойцов перед ночным броском на пулемёты врага и бесстрашия в атаке, надежды и отчаяния, неясности предпринимаемых действий, яростных неуклонных попыток красноармейцев вырваться из окружения – вся эта совокупность художественных образов даёт нам представление ещё об одной грани таланта Покрышкина, его писательском даре. В книгах Покрышкина обращает внимание описание многочисленных боевых и мирных эпизодов, в которых участвует множество действующих лиц, лётчиков, командиров, техников, женщин, комиссаров, командующих армиями и корпусами, рядовых солдат, полевых офицеров.

Не будет большой смелостью сказать, что немногим из профессиональных писателей удавалось достичь такой правды в описании войны, передать её истинную жестокую и страшную реальность. Покрышкин не искажает и не преувеличивает чувство ненависти не к воображаемому врагу, а к тому, с кем он неоднократно встречался в боях. Покрышкин на страницах своих мемуаров рассказывает читателям не о воображаемой боли человека, так как это делают писатели за своим письменным столом. Как бы не было сильно воображение, но на войне многоликая реальность сильнее таланта. Страшная боль и страдания людей, поражающие воображение от всего увиденного лётчиком в первую половину войны, воспринимается читателем мемуаров, не как выдуманные чувства, которые профессиональные писатели используют, чтобы всколыхнуть эмоции читателя. Покрышкин описывает ужасающую неопределённость ситуации во время отступления, отчаяние, порождающее путаницу в решениях у измученных людей, одновременно их бессилие, смешанное с их отвагой, последняя выступает, как последняя надежда остановить врага. И тут же бескорыстная помощь друг другу в положениях, которые кажутся безвыходными.

Читая книги Покрышкина о войне, мы ощущаем, что ему как писателю удалось показать философскую правду войны, в которой присутствуют смертельные противоречия, пронзающие и запутывающие жизнь любого человека на войне, И в спокойных образах однополчан и в трепетных нервах боевой жизни читатель чувствует отсутствие всякого вымысла. Перед нами мемуары двух асов, воевавших за разные страны: книги Александра Покрышкина и дневник – мемуары немецкого аса Гельмута Липферта. Героическое звучание книги Покрышкина контрастирует с приключенческим звучанием мемуаров аса люфтваффе Липферта, в которых немецкий ас откровенно признается, что нередко на земле он терял своё мастерство быть победителем и не бояться смерти.

Когда Покрышкин разведчик в небе, то он не просто всё видит, он анализирует, синтезирует и лепит реальность, обобщая факты и систематизируя их. Когда Покрышкин писал свои воспоминания, он был уже крупным военачальником, маршалом авиации и ему удалось как писателю и военачальнику осмыслить пережитое и показать, как отсутствие информации о противнике усиливало рассогласованность оборонительных действий. Нужная связь между разрозненными войсками не работала. И потому сама жизнь в то тяжёлое время войны заставила командование наших наземных и воздушных армий понять одну предельно ясную истину. Разведывательные полеты нашей авиации оказались одним из самых действенных способов координировать оборонительные действия на земле. Эти полеты позволяли связывать эти действия по возможности в единое целое. На любой войне главное – не дать себя окружить, для чего нужно непрерывно получать достоверную информацию о противнике и о своих раздробленных и рассеченных частях.

Из-за нехватки специальных разведчиков-пилотов и специальных разведывательных самолётов, командование воздушной армии и воздушных дивизий посылало в разведку лётчиков-истребителей. В силу простой необходимости лётчики-истребители становились универсалами, они – разведчики, штурмовики вражеских колонн на земле, танков и зенитных батарей, но главная их функция в небе – уничтожать вражеские самолёты. Война есть война, чтобы выжить и чтобы победить, необходимо было брать на себя много функций. Было ещё одно важнейшее обстоятельство в разведывательных полётах, которое всегда учитывал командир полка В.П. Иванов, посылающий лётчика-истребителя на разведку. Он категорически запрещал лётчикам вести и ввязываться в боевые поединки с «мессершмиттами», потому что не сбитые вражеские самолёты имели тогда ценность для общей цели борьбы с наступающим врагом, а информация о передвижении наших и вражеских наземных войсках. Лётчику-разведчику погибнуть нельзя, штабам и командирам, принимающим ответственные решения, нужно было доставить ценнейшую информацию.

Как никто другой Покрышкин блестяще справлялся с поставленными ему боевыми задачами. И чем лучше он это делал, тем более ценные сведения о противниках он добывал в своих рискованных полётах в тылу врага и сведения об отходах отдельных частей и даже крупных группировках наших войск, сведения о переправах, о беженцах, тем чаще его посылали с исключительно ответственными заданиями. Командир полка и командир дивизии сразу поняли – Покрышкин прекрасный разведчик – он смел, решителен, находчив и инициативен, при случае даст отпор истребителям врага и вернется живым из разведки.

Каждый эпизод в разведывательных полётах прочно запечатлевался в памяти Покрышкина. Каждый эпизод не только обучал лётчика и давал ему редкие возможности оценить и понять бесценный опыт, выполнить конкретную боевую задачу и уникальную возможность объективно осмыслить, что есть война в своей беспощадной целостности. Во время разведки Покрышкин познал бесчисленное количество деталей объёмной картины войны.

Покрышкин, в сущности, мог бы быть полководцем, но нашёл себя как лётчик-истребитель. Глядя в буквальном и переносном смысле сверху на наземные войска, он получал ценнейшую информацию о танковых ударах, танковых клиньях, о тактике противостояния этим ударам, об ошибках и просчетах обороны, о целях наступающих и обороняющихся, об окружении и прорывах из него, о тактических возможностях и о том, как избежать окружения. И в этом видении просматривалась отчетливо роль авиации в её различных функциях.

Выдающиеся люди отличаются от обычных людей тем, что они самостоятельно проходят свои школы обучения жизни. Способности к обучению у тех, кто стремится подняться вверх на недосягаемые для других людей пики совершенства, развиты до невероятного высокого уровня. Скорость запечатления информации в сознании и бессознательном огромна, вся информация анализируется, обнаруживаются ассоциативные связи, всё отсевается и просеивается, всё подвергается синтезу, ничего не пропадает даром. В этот период войны, когда Покрышкин большинство боевых полётов сделал в целях разведки, у него подспудно начала складываться своя разветвленная концепция истребительной войны в небе. Он понял беспощадную правду и тяжесть отступления наших войск, бесценную роль инициативы, неимоверный груз ошибок. Позже в период перелома войны, когда немецкие войска были вынуждены отступать, опыт разведчика и опыт осмысления, как побеждать и громить отступающих, как ломать их волю к сопротивлению – стал зеркальным отображением прошлых лет и стал служить Покрышкину с удвоенной силой. Уже, будучи лётчиком-истребителем, он ясно увидел, как важно для общей победы даже на ограниченном участке фронта не допустить бомбардировки наших войск.

Все лётчики истребители наши и немецкие в силу самой специфики истребительной авиации были одержимы желанием сбивать вражеские самолёты, чтобы их личный счёт сбитых самолётов был значителен. Кто больше сбил чужих самолётов, тот и есть высший ас, тому слава, тот становится легендой при жизни. Таково стереотипное представление о значимости асов в воздушной войне. Никто не поколебал и почти не делает попыток поколебать эти сверхпрочные стереотипы мышления до сих пор. О лётчиках-асах, сбивавших больше всех вражеских самолётов, писали фронтовые газеты, их слава была велика, их любили, ими гордились армии и высшие командиры. Гитлер лично вручал Железные кресты и Дубовые листья к ним своим любимцам – воздушным асам люфтваффе. Лётчики-асы во время Второй Мировой войны считались элитой в сражающихся армиях. Соперничество между асами по числу сбитых ими самолётов врага не иссякало до конца войны.

Часто Покрышкин говорил, что эти сбитые самолёты, хоть и не будут засчитаны, пойдут в залог общей победы. Если же мы посмотрим на текст мемуаров немецкого аса Липферта, то такого сочетания слов, мы не увидим ни разу. Такого оттенка смысла в рассказах о выигранных воздушных поединках (стремление к общей победе) у немецких асов не встретишь в мемуарах, нет их и у тех историков авиации, которые тщательно изучали боевую жизнь немецких асов.

Будучи творческим разведчиком в небе, Покрышкин постепенно во всех деталях боевых действий и взаимосвязях между ними, осознал с исключительной ясностью каков критерий достижения общей победы. Были полёты в разведке менее важные, были ценность которых, невозможно было измерить на стандартных чашах весов воздушной войны. На одном таком полёте, мы остановимся подробнее. Он произошёл с Покрышкиным на самом важном для наземной армии участке фронта. Уникальный эпизод до краёв наполненный драматическими, быстро сменяющимися событиями боевой жизни, навсегда запечатлелся в его памяти. К концу 1941-ого года в окрестности города Ростова экстремальная военная обстановка срочно требовала найти скопление танкового корпуса немецкого генерала Клейста, готовящегося нанести тяжелый удар по нашим войскам. Нет ничего хуже в сражениях, чем быть застигнутым врасплох. Внезапный удар противника для неготовой к нему обороняющейся армии равносилен большим потерям и поражению. Советскому командованию нужно было срочно найти участок на фронте, куда готов был ринуться мощный танковый корпус врага. Перед командованием лётной дивизии и затем лётного полка, где служил Покрышкин, была поставлена труднейшая задача – в короткий срок, во что бы то ни стало, обнаружить танки Клейста …

Утром Покрышкин внимательно изучал военную карту и предварительно продумывал маршрут полёта в условиях плохой видимости, чтобы проштурмовать немцев на дорогах. «В один из таких серых, угнетающих дней меня вдруг вызвали по телефону на командный пункт, - рассказывает Покрышкин, – я понял, карта мне не понадобится облака висели так низко, что не видно было другого края аэродрома. Правда, я уже подумывал о полёте на предельно малой высоте. Его можно было сравнить с пешеходным путешествием, поскольку ориентироваться пришлось бы по телеграфным столбам, развилкам дорог, посадкам и строениям. Но для такой ориентировки нужно хорошо знать местность на маршруте. И тут внезапно Покрышкина вызывают к командиру полка. «Что это было интуиция или предвидение? Но только я закончил обдумывание этого полёта, как меня вызвали на командный пункт полка. Я был твердо уверен, – вспоминает Покрышкин, – что меня вызвали по какому-то делу, но не для полёта. На командном пункте состоялся разговор с комдивом:

– Покрышкин, надо найти танки!

Потом он добавил:

– Мы сегодня уже потеряли два «маленьких» в этом поиске. Они разбились в тумане. Ты знаешь, зачем я тебе об этом.

– Знаю. Я должен возвратиться, – отвечал Покрышкин.

– С данными, – в ответ сказал комдив». А ещё раньше Иванов предупредил Покрышкина, что если мы не найдем фашистские танки, то полку не будет присвоено гвардейское звание» (17, с.159).

Часто некоторые поступки не выделяются на фоне других, но что-то необычайно мистическое и необъяснимое присутствует в них. Шестым чувством люди предчувствуют развитие событий. Сознание сосредоточивается на кульминации момента.

Несмотря на густую облачность уже в первом разведывательном полёте Покрышкин добыл ценнейшие сведения, он обнаружил, что в Больших Салах и Чалтыре не наши окружили противника, как считали в дивизии перед полетом, а наоборот, наши части попали в окружение. В книге «Небо войны» Покрышкин так описывает этот эпизод: «Высота двадцать пять – тридцать метров, видимость крайне ограниченная, горизонт, земля просматривается только прямо перед самолётом… Вот и Чалтырь. На южной окраине замечаю много танков. Чьи? Наши? Подхожу ближе и различаю на бортах у них белые кресты… Десятки танков, видимо это часть группы Клейста» (17, с.161).

Покрышкина немедленно посылают вторично – найти основные танковые силы врага. Он избирает новый маршрут – над просёлочными дорогами и лесопосадками. «К вечеру погода стала ещё хуже», – вспоминает Покрышкин, – над заданным районом – западнее Новочеркасска – я кружил долго, уже горючего осталось в обрез, а никаких признаков танков не обнаружил. Меня охватывало чувство отчаяния. Не нашёл, не оправдал доверия. Неужели их здесь нет?...» (17, с.161).

Этот военный эпизод много говорит об исключительных способностях Покрышкина в ситуации, где жизнь и смерть разделены ничтожным расстоянием друг от друга, где успех – не орден на груди, а сгусток всей жизни прошлой и будущей. Всё сконцентрировалось в узком мире побед и поражений. Одинокий отважный мореплаватель среди бездн опасности ищет силы врага, которые подобно кровожадному зверю, изготовились к последнему прыжку. И тут глубинные свойства натуры двадцативосьмилетнего лётчика-героя обнаруживают себя: инстинкт самосохранения вытесняется, а на его место приходит максимальная сосредоточенность воли и психических сил.

Риск за пределами возможного, а вероятность удачи так мала, что её можно оценивать только как вероятность чуда. Судьба и вся будущая беспримерная боевая жизнь Покрышкина начинает отсчитывать минуты и секунды полёта, на карту поставлена гвардейская честь полка, на неё поставлена честь и жизнь лётчика. От успеха разведки полностью зависит отпор танковому корпусу Клейста на большом участке фронта. Поражение наших наземных войск на участке прорыва повлечёт возможное окружение и гибель множества людей – на это рассчитывали немецкий генерал Клейст и его окружение.

Покрышкин и Клейст не видят друг друга, не увидели никогда, но их реальная борьба достигла апогея. Думал ли каждый из них, что придёт время и Покрышкин станет прославленным лётчиком, будет занимать высокие посты в иерархии ПВО, а генерал Клейст будет томиться в советском плену, в котором, будучи престарелым семидесятилетним стариком, тихо скончается, снискав своё будущее в истории войны.

«Миг» разрезает плотную ткань низкого неба. Лётчик смотрит по сторонам, беспокойная мысль непрерывно пульсирует – никому не известно – сколько людей останется живыми в обороняющихся войсках после мощного рассекающего удара немецкого танкового корпуса. Напряжение момента достигает пика. По-прежнему в воздухе мерно гудит мотор одинокого «мига», низкая облачность, нависая над самой землей, прижимает к ней самолёт. В небе, далеко от вихрящегося невидимого следа «мига» – все и командиры, и солдаты, затаившись в окопах, ждут в нетерпеливом тревожном напряжении результатов разведки. На войне неопределённость места удара страшнее массированной танковой атаки. И никакие внешние обстоятельства не оправдают на войне неудачи, никто не простит, если он не найдено единственно верное решение. И тут проявляет себя пассионарность героя, а разум пасует перед мистикой момента. Предопределение свыше диктует решение в калейдоскопе вариантов.

«Я уже рисковал упасть где-то на землю при возвращении, когда решил просмотреть ещё одну степную лесополосу, – вспоминает Покрышкин, – отлетев немного от дороги, я вдруг увидел на поле несколько широких следов. След гусениц!» (17, с. 161).

Для любого писателя такой сюжет – не имеющая цены находка. Всё сплелось в один противоречивый узел: романтизм, героизм, удача и мысль. Мысль и романтизм ищут свой союз во взаимном, но опасном равновесии (как у лермонтовского паруса). Мы должны признать, что, несмотря на то, что Покрышкин был человек, который, проносясь на «миге» под облаками, образно выражаясь, прочно стоял на земле, никогда не подавлял в себе могучее экстремальное влечение пройтись над пропастью по лезвию бритвы. Какое чувство для героя может сравниться с напряжением смертельного риска? Покрышкин был молод, уже опытен и полон сил. Предельное напряжение ощущения в союзе с мышлением концентрирует сгусток психической энергии на поиске решения. Мысль быстра, но не тороплива, среди барьеров и лабиринтов она настойчиво ищет выход. Но и озарение всесильно только тогда, когда оно попадает в кильватер механизмов, управляющих творческими процессами. По теории познавательно-психологических барьеров Кедрова, если появляется ассоциация, то она как трамплин подбрасывает мысль к озарению и тогда решение найдено.

Покрышкин, всматриваясь в пробегающую внизу землю, внезапно увидел впечатанные в траву следы гусениц. Но найти танки было бы слишком простым развитием этих драматических событий. Чтобы этот эпизод вошёл в историю войны, чтобы потом в советском плену этот эпизод вспоминал стареющий генерал Клейст, нужно было что-то поражающее воображение. В промозглой мгле лётчик видит не танки, а ассоциацию их образа – их следы. Природа этой находки подсказывает, что реакция на эти следы спонтанна и потому мгновенна. Случаен успех или закономерен? Успех всегда сопутствует настойчивому упорству. Но не тот лётчик Покрышкин, чтобы упустить траекторию цели, к которой он стремился, упустить все предыдущие усилия, риск полёта на малой высоте. Он не допустит, чтобы доверие к нему и надежды в полку растаяли и потерялись безвозвратно в суете неудач войны.

Функция органов чувств у сенсорного типа абсолютна. У Покрышкина как выдающегося лётчика-аса эта функция была возведена до предельных значений. Эти способности непредсказуемо управляют человеком в крайних экстремальных ситуациях. Только целостный зрительный охват всех внешних объектов и ускользающих от обычных людей деталей объектов внезапно решает успех дела, когда каждая деталь надолго отпечатывается в возбужденном сознании, а сильное воображение молниеносно дополняет и связывает всё в единую картину, подсказывая, где искать решение. И долгожданная награда – не орден, не похвала друзей и комполка, а нечто большее – три ряда плотно поставленных один к одному немецких танков! От восторга у лётчика захватывает дыхание… «Они! Такая большая группа – машин двести. Вот она главная сила Клейста», – рассказывает в своих мемуарах Покрышкин.

Он побеждает отчаяние, уходит из западни, которую всегда расставляет риск для слабых, побеждает риск, обстоятельства и добивается самой трудной победы – победы над зорко следящим за человеком инстинктом самосохранения. Покрышкин побеждает всё, что препятствует его цели: туман, низкую облачность, мысль об исходе горючего, опасности бреющего полёта, мастерство маскировки и уловки сильного врага. Этот эпизод с обнаружением танкового корпуса Клейста не снискал Покрышкину мировую славу, но все зарубежные историки авиации, зарубежные военные лётчики, все, кто интересуется выдающимися асами Второй Мировой войны, знают, как Хартман будучи сбит, попал в плен и как он бежал из грузовика, притворившись тяжело раненным. Советские солдаты, которые взяли в плен Хартмана, бросили его в кузов грузовика, но когда налетел вражеский бомбардировщик Ю-87 и начал бросать бомбы, они побежали прочь от машины. Хартман, воспользовавшись моментом, выпрыгнул из грузовика и побежал в другую сторону. После многих дней и ночей немецкий ас перешёл линию фронта и добрался до немецких частей, и вскоре занялся своим любимым делом «свободной охотой» за советскими самолётами.

После войны оценка асов с той и другой стороны велась по числу сбитых самолётов. Множество мнений по этому поводу можно было услышать и прочитать, но какою духовной и материальной мерой можно оценить мужественный разведывательный полёт Покрышкина, сколько сбитых самолётов можно положить на другую чашу весов против ценности полученных важнейших сведений о танковом корпусе, готовящийся нанести мощный удар по нашим войскам.

Сосредотачиваясь на анализе личности выдающегося лётчика в этой уникальной ситуации, мы не должны пройти мимо ещё одного свойства его психики, предопределяющего успех этой разведки и многих боевых вылетов и воздушных боёв Покрышкина.

Экстравертная установка сознания в экзистенциальной пограничной ситуации – необозримое поле исследования. Поэтому поводу в психологии до сих пор не исчезло обширное белое пятно. Неизвестно, когда психологи глубоко заинтересуются проблемой влияния психологического типа на поведение человека в экстремальной ситуации. Скоротечный поверхностный взгляд здесь бессилен. Даже Юнг почти не касался этого вопроса. Надо сказать, что у экстравертов поток психической энергии направлен к внешним объектам и не позволяет долго сосредоточиваться на внутренних переживаниях, вытесняя их в бессознательное. Скорость мышления в экстремальных ситуациях должна быть очень высока, но психика сохраняет устойчивость. Экстравертная установка сознания никогда полностью интроверсию вытеснить не может, так как тогда нарушится компенсирующая роль интроверсии в психике.

Ненависть к врагу, возникавшую в сердце, поток экстравертной энергии посылает во вне, направляя эту энергию на противника. Интенсивный энергетический поток, дополненный неукротимой страстью к борьбе, удваивает силу органов чувств, восприятие и все ощущения, наполненные до краев жизнью и смертью.

Индивидуальный метод ведения боя у Покрышкина был во многом продиктован обострённой до предельного состояния экстравертной установкой сознания. Только заряженная психической энергией экстраверсия позволяла осуществлять почти стихийный молниеносный анализ внешних объектов, тут же дополняя анализ таким же мгновенным синтезом разорванных деталей боя. Как вспоминает Покрышкин, однажды он прочитал где-то, что человеку «...чтобы среагировать на какое-то явление, нужно полсекунды времени. Хорошо обученный натренированный лётчик реагирует ещё быстрее. Но у лётчиков реакция тоже не у всех одинаковая. Чем она острее и точнее, тем неожиданнее твои действия для противника. Чтобы выработать в себе это качество, надо в тренировочных полётах, рассуждал я, не бояться напряжения, чувствовать всегда, что ты идёшь в настоящий бой» (17, с.14).

Покрышкин был неистощим в своей одержимости поиска напряженных ситуаций в воздушной войне и подготовке к будущим сражениям. Вектор воли пробуждался в единоборствах, а ненависть к врагу действовала как возбудитель воли. Он был одержим дерзостью.

Как из зерна, брошенного в чернозём, тянется к солнцу стройный стебель, так из зерна души и сгустка комбинации черт личности лётчика-истребителя выходил, наполняясь психической энергией источник его успешных поединков в небе войны. Не зная никаких основ психологических теорий, Покрышкин самостоятельно пришёл к тому, что начал тренировать такие качества личности, которые необходимы для победы в воздушных сражениях: способность к мгновенной концентрации, к экстремальному напряжению психических и физических сил, к сосредоточению их в один пучок, когда наступит нужный момент.

В математическом представлении высший творческий дар – это уникальная способность человека, наделенного этим даром, оказаться в области, где соединяются в единстве комбинации факторов творчества со своими весами. К ним относятся: воображение и спонтанность, фантазия и чувство новизны, одержимость и воля, вдохновение и стремление к превосходству и ещё другие факторы, которые необходимы творческому человеку независимо от того, кто этот человек – полководец, мореплаватель или учёный. Природа вознаграждает, но не спрашивает, согласен ли человек со своей миссией. Так же, как красота украшает и вдохновляет мысль, её надо ощущать, она не покоряется слабому, так и область гениальности в военном искусстве не доступна никому, кроме тех, кто высшими силами природы ей предназначен.

Шопенгауэр выдвинул учение о начале всего сущего, заключенного в бессознательной мировой воле. Согласно его учению, воля является источником в спонтанном творении мира, в развитии человеческого бытия и познавательных способностей человека. И, по-видимому, выдающиеся люди сенсорно-мыслительного типа, особенно те, кто прославился в мировой истории полководческим талантом, обладающие исключительно выдающейся волей, сами шаг за шагом воспитали в себе ту редчайшую комбинацию психических факторов, которая определила их жизнь и их свершения.

Ф. Ницше видел волю как ведущую силу в деятельности незаурядного человека и в познании им мира. Но он нашёл в воле и другое её глубинное содержание, нежели Шопенгауэр. Философское ницшеанское видение воли перекликается с психологической интерпретацией воли А. Адлером, который считал, что в каждом человеке присутствует стремление к превосходству, но у одних оно выражается в воле к власти, а у других – в стремлении к совершенству. Великие полководцы не искали в себе волю к власти, потому что нет смысла искать то, что тебя переполняет до самого края, искать то, что яростно движет тобой в кровопролитных сражениях, в столкновении с противоборствующей враждебной силой. Принудить стать эту силу на колени – вот оно кредо военачальников. Воля к власти иррациональна и покоится на дне души у этих людей до того момента пока не потребуется её усилие, чтобы они начали быстро и энергично действовать. Когда в воздухе появлялись вражеские самолёты, перенести их присутствие для такой могучей натуры, как Александр Покрышкин, было свыше её сил. Ещё некоторое время лётчик, как будто сдержан и спокоен, но в душе кипит бурлящая лава. Допустить господства вражеской силы в небе, каким бы численным преимуществом она не обладала, Покрышкин не мог. В небе над родной землёй должны были господствовать советские самолёты.

Воля побудила русского лётчика стать непревзойденным асом, развить в себе воображение, терпеть усталость, развить тончайшее чувство дистанции, отточить снайперское искусство. Воля помогала превозмогать ощущение смертельного риска и преодолевать порог опасности, улавливать грань, за которой риск приведёт к катастрофе. Воля настолько переполняет таких людей, что её избыток выливается за пределы кажущейся сущности личности. Воля как избыточная масса расплавленной лавы выливается из кратера, разгневанного и пробудившегося от спячки вулкана.

Тезис Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую» вписывается в структуру личности воздушного аса, который владеет не только мастерством, но отличается как мыслящий лётчик. Если бы ответственность перед своим существованием и воля, которая первая, как никакая другая сила движет человека к своему выстраданному существу, присутствовали у каждого человека, то многие бы из людей достигали бы вершин в своей жизни.

Чтобы всех превзойти в воздушных поединках, необходим скачок мысли через психологический барьер. Чтобы победить, в характере должна быть комбинация черт личности: ответственность, необычайно выраженная уверенность, воля и стремление достичь поставленной цели.

Всех лётчиков-истребителей подстерегала в бою ещё одна самая неумолимая и самая коварная из всех ловушек, которые незаметно подкрадываются к асам в сражениях в небе. Эта опаснейшая ловушка даже не стремилась скрыть свою гибельность для воздушных бойцов.

Анализируя личности воздушных асов с точки зрения их предельных возможностей в воздушных поединках, мы не можем отвернуться от проблемы: что опаснее на войне в небе – отсутствие мастерства или усталость мастера и истощение его сил от непрерывных поединков, от своенравия ошибок в организации на земле, ошибок командиров, ошибок однополчан? И тут вопреки ожиданиям, мы видим, что для Покрышкина на всём протяжении войны этой ловушки как будто не существовало. Через две его книги «Небо войны» и «Познать себя в бою» перед нами предстает энергичный боец в небе.

И тут мы с чувством крайнего удивления видим противоположную картину. В своих воспоминаниях о бесконечности четырехлетней войны автор не может скрыть могучую энергию лётчика-истребителя. Выброс этой энергии происходит за предел возможностей человека, который сражается с равным противником.

Книги о воздушной войне Покрышкина построены иначе, чем у других участников войны. Это – апофеоз динамичной передачи воздушного сражения, и когда Покрышкин рассказывает о прошедшем, читателю представляется наполненная энергетикой скорости схватка с противником, взрывающая традицию воздушного боя. Вот Покрышкин рассказывает читателю о полёте на задание – групповом или одиночном, и вновь мы ощущаем концентрацию всех физических и психических сил бойца. Хотя Покрышкин никогда не был кабинетным писателем, за письменным столом он всё так же остро переживал ситуацию боя, как если бы он сидел в кабине за штурвалом истребителя. По-видимому, не сразу, но в сознание Покрышкина безраздельно проникла главная идея – все ситуации воздушного боя стремительно изменяются. Чтобы включить мгновенность ситуаций в целостную волевую картину психики боя, в человеке должны быть какие-то сверхъестественные психические и физические возможности.

Смелость, вдохновленная риском, бесстрашная решимость Покрышкина, не знали привычных границ. Обостренная совестью ответственность, сама себя ставящая в зависимость от чувства долга, справедливость в критических ситуациях, отважно бросающая вызов жестокой несправедливости, не покидали Покрышкина в экстремальных условиях. Уверенность в своих силах и раскованность, стремящаяся к своей высшей стадии – спонтанности; свобода в мыслях и поступках, ограниченная только руслом, в котором существуют вместе единым союзом чувство ответственности и долга, вытекающая из потребности свободы независимость в суждениях и в способе выражения своего характера нередко раздражали вышестоящих начальников. И это доставляло Покрышкину немало неприятностей.