на главную

карта

об авторах сайта

 контакт

     
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

                                                                                                                                                                 

 

 Е. Синицын

 Александр Покрышкин - гений воздушной войны. Психология героизма (фрагменты из книги)

Философия победной войны в небе

 

 Многих героев помнят долго по прошествии времени, как помнят и сами их победы, но только единицам дано оставаться в памяти потомков как символы, олицетворяющие мечту об идеальном человеке, преодолевшем – не важно какой ценой – все слабости и страхи, свойственные обычным людям. Такие люди – это всегда пассионарии, перешагнувшие грань привычного мира обыденного спокойствия и размеренной жизни, а потому они никогда не перестанут удивлять всех, привыкших к равновесию и не понимающих, зачем нужно стремительно бросаться в неизвестность риска, где никогда не ясен исход поступка. Только на остром гребне войны так ярко пылает отвага воина. Страх и отвага, мужество и трусость, отчаяние и самообладание, воинская доблесть и малодушие, живой проницательный ум и глупость, вероломство и прямота, все эти качества человека в бою с загадочной непредсказуемостью сплетаются в один узел. Возможно ли, эти хитросплетения человеческой души распутать, прибегая только к психологическим исследованиям характера человека?

Один из краеугольных вопросов философии - познание сути человеческого существования. Первым философом античности, кто стал рассуждать на эту тему, был Сократ, и его слова «познай самого себя» стали символом для всего размышляющего человечества. Название последней книги Александра Ивановича Покрышкина отсылает нас к словам Сократа, оно  глубоко символично: «Познать себя в бою». Война для Покрышкина была не только тактической и стратегической смертельной схваткой враждующих сил, но и экстремальным состоянием, в которое были брошены миллионы сражающихся людей огромных противоборствующих армий.

Война – это всегда пограничное состояние человеческого общества, в котором экзистенциальная сущность человека, проявляется в сравнительно узкой области, где грань жизни тесно смыкается со смертью и на войне, как ни где, выявляет себя глубокая иррациональная сущность страха –   проблема, которую исследовал французский писатель и философ экзистенциалист Жан Поль Сартр.

Мы не знаем, задумывался ли Покрышкин на склоне лет над философскими вопросами воздушной войны, но в «соколином ударе» как в символе победы в небе над врагом, сложилась вся структура его тактики истребительной авиации и проявилась сущность его личности как пассионария и героя.

Метод «соколиного удара» предполагает мощную концентрацию в узком луче энергии пикирующего истребителя, сложенной с психической энергетикой лётчика, мчащегося по крутой траектории вниз. В этом напряженном пучке энергии всплеск пассионарности отрицает незыблемый для человека инстинкт самосохранения. Ревёт мощным львиным рыком мотор пикирующего «мига», душа наполняется могучим вихрем свободного полёта, рассекающего плотную стену воздуха, и сразу вспоминается романтическое прошлое и горьковская «Песня о Соколе». Пик романтизма отчуждает от себя внезапное видение суеты, всё исчезает в этом победном рёве мотора и сверкающем луче пушечного огня. Лежащее на поверхности видение героической жизни захватывает все слои воздушного пространства, простирает свою длань на поверхность земли. Но чтобы описать героическую жизнь пассионария не как заурядный пафос, нужен контраст, в котором познание подвига мыслится не только словами возвышения героя-воина, а как столкновение двух полярных взглядов на жизнь. У Горького это были образы Сокола и Ужа, в которых он видел вечное противостояние двух миров – героического и обывательского. Первый погибает, потому что ярко живет, второй только думает, что он живет, пассивно приспосабливаясь, и оба не понимают друга, не хотят понять и не поймут друг друга никогда. Что-то в этом столкновении напоминает нам столкновение фантастического и реального.

Нельзя постоянно побеждать не почувствовав трепещущий нерв стихии битв. Для одних участников сражения эта стихия – независимо от их ранга – принимает лишь конкретные формы, исключая общие принципы победы и поражения, а для других, обладающих широтой кругозора и широтой восприятия мира, кровопролитное столкновение масс поднимается на уровень обобщений. Одарённость универсальна и всегда переходит от конкретных форм к поиску общих.

Любое сражение – это всегда противоборство двух сил. В науке это хотя и ожесточенное, но противоборство умов и идей, а на войне это кровавое противоборство людей и машин. Победа и поражение неотделимы друг от друга. Грань между ними тонка; коромысло, на котором подвешены на чаше весов победа и поражение, редко находится в неподвижном равновесии. Победа сохраняет жизнь, поражение чаще ведет к гибели. Существует ли ясный и недвусмысленный ответ на вопрос, почему талантливый полководец побеждает бездарного даже тогда, когда у последнего есть численное преимущество в количестве войск? Есть ли здесь какие-то глубокие причины?

Два снайпера, разделенные белоснежным полем, охотятся друг за другом. Смерть подстерегает каждого их них. Случайность может решить исход кому жить и воевать дальше, кому случайность этого шанса не даёт. Часами лежат снайперы на морозе, ничем не выдавая себя и своего засекреченного места. Напряженно следят за всем, что попадает в их поле зрение, ожидая, когда один выдаст невольно себя, и тогда другой ловит миг гибели врага. Сосредоточение, выдержка, напряжение разума, энергия сдавлена, слышен только стук собственного сердца, палец замер на спусковом крючке. Кроме чувства ненависти, все остальные вытеснены прочь. Дуэль длится часами. Один выстрел решает судьбу поединка. Летом снайперы прячутся за пнями, в густой листве деревьев, в небольших неровностях и маленьких канавках на поле, за одиноким кустиком на зеленом лугу. Слышен только неумолкающий треск кузнечиков. Напряжен не знающий усталости взгляд снайпера. Внезапно среди густой листвы березы снайпер видит как будто блеск – это лучик света, отраженный от стекла прицела летит в глаза снайперу, и тотчас же выстрел разрезает тишину. В этой дуэли снайперов статическое напряжение психики нарастает до высочайшего предела, и кто-то первый сдаётся и выдаёт себя. Динамики нет, кажется, что замерло всё, замирает даже неумолимо текущее время, только палящее солнце движется по небосводу и так день за днем тяжёлый покой, подстерегающий одного и приносящий ему гибель, а другому победу. В этом сущность снайперского одиночного поединка.

Но в войне было и другое не менее напряжённое снайперское противоборство. На полном ходу тяжелый вражеский танк мчится на позицию обороняющихся войск, сноп огня вырывается из дула пушки танка, танк стреляет с ходу, бьёт из пулемета. Замаскированная противотанковая пушка или стоящая на открытом месте, пристрелянная прямо перед собой,  отвечает сосредоточенным ответным огнём. И снова кровопролитная дуэль кончается победой более удачливого, более бесстрашного, более беспощадного и более умелого. Динамичность борьбы в бескомпромиссной и страшной схватке достигает своего предела. А танковое сражение, когда сталкиваются многотонные бронированные чудовища, их скоростная маневренность и снайперское мастерство решает то, какой танк продолжает бой, а какой остается на поле пылающим факелом.

Но в Великой Отечественной войне было и другое жесточайшее противоборство, когда стрельба велась сражающимися сторонами на скоростях в десять раз превышающих скорость танков, а боевая ситуации изменялась в пределах от нескольких минут до двух-трех секунд  в острейших ситуациях. Когда решения о прицельной пулеметной очереди и выстреле из пушки принимались нередко на автоматизированном уровне, времени на осмысление ситуации не оставалось. Такая война велась в воздухе. Воздушная война лётчиков требовала высочайшего мастерства скоростного ведения боя и, прежде всего, скоростного мышления.

Волнообразная и непредсказуемая динамичность воздушного боя то нарастала, то падала круто вниз, и гребень остроты схваток в небе становился то положе, то круче. В воздухе одновременно проносились друг около друга эскадрильи и звенья своих и вражеских истребителей. А под ними, разрывая воздух гулом тяжелых моторов, шли на бомбежку многочисленные группы груженых бомбардировщиков. И нередко в кажущемся хаосе боя  лётчик сбитого самолёта даже не успевал понять, в какой момент его истребитель прошивали струи пулеметного огня, и самолёт вспыхивал от снаряда, выпущенного из пушки самолёта противника. В этом смертельном танце машин в воздухе всё бросалось на чашу весов: воля и решимость сбить вражеский самолёт, азарт и безграничная смелость, риск быть сбитым, одержимость поймать чужой самолёт в перекрестье прицела, точная на грани бессознательной оценка ситуации. Ни на секунду не забывая о своих товарищах, ведущих здесь же жестокий бой, преодолевая инстинкт самосохранения, лётчики, пикируя, бросались им на помощь, пренебрегая смертельной опасностью.

В течение всего боя одним удавалось, а другим нет находить непредсказуемое единственно верное решение из десятков разветвленных вариантов, решение, подспудно исключающее ошибку и не дающее ни малейшего шанса противнику. Затем неожиданным, заранее ещё на земле продуманным манёвром, после удачного выстрела выйти из боя, чтобы уже в следующую минуту, набрав высоту, снова вступить в поединок, заняв наилучшую позицию для следующей внезапной спонтанной атаки. 

«Должны же быть какие-то правила воздушного боя», – упорно думал двадцативосьмилетний старший лейтенант Александр Покрышкин. Его напряженная мысль боролась со скрытыми от него закономерностями победы в воздушных поединках с вражескими истребителями и бомбардировщиками. Ошибки и блестящие победы перемежались с размышлениями на земле, опыт в бою не давал покоя лётчику. Ему ещё не удавалось уловить все детали, оттенки деталей, безусловно, существующих закономерностей победы, зависимых от тысячи случайностей войны в небе. Война в воздухе только начиналась, и беспокойная, ищущая, сосредоточенная волевая мысль Покрышкина начинала работать над основополагающими принципами победы в воздушном бою. Покрышкин не стал бы тем Покрышкиным, которого сейчас мы знаем как легендарного героя Отечественной войны, если бы он не нашел те принципы ведения воздушных сражений, которые помогали ему и его боевым друзьям побеждать.

Теперь, когда они многократно проанализированы, совокупность этих принципов можно назвать его философией ведения вертикальной воздушной войны. По своей концепции они близки к суворовским методам наступления и принципам победы, которые принесли много побед в сражениях. Ученик Покрышкина лётчик-истребитель Сухов вспоминает: «Ни я, ни мои боевые друзья не склонны преувеличивать роль и заслуги нашего народного героя. Мы называли, называем и будем называть Покрышкина Суворовым в воздухе. И в самом деле. Великий Суворов, создав науку побеждать, считал, что сражение должно быть выиграно с минимальными потерями. Покрышкин добился того же, только – воздухе».

Все полководцы побеждали, когда выполняли один главный принцип победы: в сражении нужно нанести решающий удар в нужном месте, в нужное время и на участке удара сосредоточить численное превосходство, не взирая на то, что в это же время на других участках сражения противник будет иметь превосходящие силы. Этот принцип отображает общую идею многомерного захвата инициативы: в психическом и в физическом пространстве. В теоретическом исследовании о тактике истребительной авиации Александр Иванович Покрышкин так описывает этот вечный принцип победоносного сражения применительно к воздушному сражению: «Наличие превосходства в общем соотношении сил ещё не всегда создает превосходство в частном соотношении сил. Самолёты противника уничтожаются огнем во время атаки. Поэтому главенствующим положением в воздушном бою должно создание превосходства частного соотношения».

И действительно, опыт ведения всех войн от древности до настоящего время показывал, что противник часто впадает в панику под действием внезапности, вследствие того, что потрясение врага превосходящими силами атакующих на одном узком участке сражения всегда велико. Паника может развиваться волнообразно вширь и вглубь. Отдав инициативу назад, взять её стоит неимоверных усилий или невозможно, потому что ослаблена воля и дух. Александр Македонский, Юлий Цезарь, Ганнибал,  Наполеон и Суворов находили этот момент и место нанесения атакующего удара – где можно было внезапно посеять панику в войсках противника. И потому они были почти всегда непобедимы. Уникальным даром ощутить момент контрнаступления владел Георгий Жуков. Жуков, как никто другой, предвидел, что ведя наступление на последнем пределе сил, противник выдыхается и не может ни психологически, ни физически отразить контрнаступление советских войск.

Подобный же принцип победы в воздушных сражениях применял Покрышкин и, по-видимому, открыл его самостоятельно, потому что нигде мы не читаем, что Покрышкин изучал сражения Александра Македонского или Наполеона. Скорее всего, от внимания Покрышкина не ускользнули принципы «Науки побеждать» Суворова. Но анализ воздушных боев, штурмовок, прикрытия летящих бомбардировщиков, патрулирования на линии фронта неизбежно привел к этому принципу Покрышкина. Однажды летному полку, где служил Покрышкин, поставили боевую задачу прикрыть с воздуха  прорыв наших войск в районе Крымской на Таманском полуострове. Командир полка и нередко антагонист Покрышкина майор Исаев (по книге «Небо войны» майор Краев), не понимая сущности противоборства в небе, посылал для прикрытия прорыва раздельные четвертки наших истребителей. Покрышкин сразу заметил, что защита наших наземных войск четверками истребителей от массированных атак груженных тяжелыми бомбами армад «юнкерсов», которых всегда прикрывали большое число «мессершмиттов», многократно превосходящих по численности наши четвертки истребителей, обречено на неудачу.

«И закружилась карусель, – вспоминает Покрышкин, – отбиваясь от атак вражеских истребителей, мы в то же время стараемся прорваться к бомбардировщикам. Но такой малочисленной группой это невозможно сделать. Приходится думать о собственной защите. Поэтому большинству «юнкерсов» удается сбросить бомбы на цель». Хотя Покрышкин сбил один немецкий истребитель, но он понимал, что задание не выполнено. И когда узнал, что в первом же бою первая четверка потеряла своего замечательного ведущего Науменко, Покрышкин сильно переживал и разозлился на командира авиаполка Исаева, который приказал прикрывать наши войска малыми силами. В каждом моменте, где определялась судьба сражения, полководцы отыскивали у врага слабое место и бросали в кульминационный момент сражения всё лучшее, что было в наличии и неизменно побеждали.

После боя у Покрышкина состоялся разговор по душам с командующим армией генералом Н.Ф. Науменко. Хотя Покрышкин в совершенстве владел собой, но мимика его лица, на которой растекалось сильное раздражение, привлекла внимание генерала. Вот с сокращениями некоторые моменты этого разговора, которые Покрышкин описал в своей книге.

– Покрышкин, ты почему такой злой?

– Нельзя так воевать, товарищ генерал!

– Чем ты недоволен говори!..

– А тем, что мы до сих пор пытаемся бить врага растопыренными пальцами….

– Как же по твоему надо бить?

– Кулаком! Кулаком, и как говорится под самую скулу. Разве мы не можем послать  на перехват «юнкерсов» большую группу и встретить их еще там, за линией фронта? Что мы как шмели, жужжим только над полем боя? И много ли может сделать четверка?».

Теперь настало время рассказать о парадоксальной новаторской тактике построения боевых порядков истребителей, благодаря которым возводился кирпичик за кирпичиком фундамент целой разветвленной системы тактики истребительной авиации, изобретенной Покрышкиным. Важен был общий стратегический подход к проблеме захвата пространства, инициативы и победы. Стратегия в любой области человеческой деятельности подразумевает видение сущности, корня явления. Кого интуитивно озарило – «корень побед здесь», тот детали надстроит. Чтобы построить собор, нужна идея, которую воплотить поможет мастерство. Но если идеи нет, то не поможет ни воображение, ни сосредоточенность мысли; всё это засохнет без питающей их идеи как листья на осеннем дереве. У Покрышкина была главная и красивая романтическая идея горьковского Сокола, воплощение которой потребовало построить концепцию воздушной войны на вертикалях. Новые манёвры, появились уже как следствие и разработки этой идеи. А «соколиный удар» олицетворял в себе красивую метафору – стрелу в сердце люфтваффе. Тугой лук натянут, нужно отправить в полёт стрелу.     

Тактика боевых порядков истребителей имела опору и развитие в двух диаметрально противоположных способах расположения в небе истребителей. И каждое расположение истребителей ограничивалось своей областью эффективного применения. Принцип достижения победы в любом сражении за счёт нанесения внезапного удара в нужном месте в нужное время учитывался при любом предлагаемом боевом порядке истребителей. Покрышкин, разрабатывая тактику истребительной авиации, выдвигает два основных вида боевых порядков истребителей: разомкнутый и сомкнутый. По мнению Покрышкина, первый боевой порядок имеет больше преимуществ, чем второй. 

Вот что пишет Покрышкин по поводу разомкнутого боевого порядка группы истребителей: «Построение истребителей в разомкнутом боевом порядке повышает маневренные возможности группы, позволяет выполнять манёвры всей группой, манёвры, совершаемые группой, близки к манёврам одиночного самолёта. Внутри боевого порядка достигается быстрое перестраивание самолётов и частей группы».

Разомкнутый боевой порядок решает главную полководческую задачу в любом сражении – захват как можно большего физического пространства. Истребители по схеме разомкнутого боевого порядка Покрышкина сильно рассредоточены  в воздушном пространстве по трём ярусам, перекрывая пространство как по глубине, так и по площади. Эшелонирование групп истребителей по высоте даёт возможность атаковать самолёты противника из того яруса, который дает явное превышение над противником, позволяет нанести «соколиный удар», иметь группу прикрытия, которую противник даже не видит, так как рассредоточение истребителей в воздухе создает трудность для противника обнаружить весь боевой порядок.

Разомкнутый боевой порядок позволяет каждому истребителю наблюдать только за своим сектором неба, надеясь, что за другим сектором наблюдает его товарищ. Возникает большой обзор воздушного пространства и потому главное кредо победы – всеобщая осмотрительность всей группы истребителей исключает внезапность нападения истребителей противника на любую часть группы. В условиях разомкнутого боевого порядка, как пишет Покрышкин, вся группа «мало заметна в воздухе, и поэтому противнику труднее обнаружить её как всю, так и по частям. Если не будет верхних эшелонов группы истребителей, то не будет обеспечено им выгодное тактическое преимущество в высоте, а также возможности вести бой на вертикальных манёврах и наносить противнику внезапный удар».

Когда встречается термин внезапность, тогда ассоциативно он притягивает к себе как магнитом термин спонтанность. В сомкнутом боевом порядке истребителей, который по довоенным инструкциям тактики истребительной авиации считался основным, места для спонтанности не находилось. Сомкнутый боевой порядок истребителей стягивал как железным обручем психику лётчика. Сознание даже опытного лётчика-истребителя, которому нужно в считанные секунды и минуты принимать решение, было сосредоточено. Манёвры, мысленно проносившиеся сначала в сознании, наталкивались на преграду из летящих рядом своих же самолётов. В мозгу возникал психологический барьер, сдерживающий возможность принятия нестандартного решения во время поединка. Приходилось рассчитывать на шаблон, а он с вероятностью более половины скорее вёл к поражению, а не к победе. Философия победной войны в небе у Покрышкина заключалось в одном главном принципе – дать волю спонтанности. Покрышкин не знал этого термина психического состояния человека, но он догадался на интуитивном уровне, как нужно действовать, чтобы побеждать. Глубокое понятие сущности спонтанности стало появляться только во второй половине ХХ века (например, у Фромма). 

У любого человека его сознание избирательно к внешней и внутренней информации, такую способность сознания мы называем психическим фильтром в сознании человека. Спонтанность психических процессов – это одна из основных опор творческой натуры, один из факторов, свойственных любой творческой личности (этот вопрос подробно рассмотрен в работе «Тайна творчества гениев»). Будучи творческой личностью, Покрышкин разработал боевой порядок таким образом, чтобы ведение воздушных поединков соответствовало его видению воздушной войны. В этом видении спонтанность действий лётчиков должна была стать одной из их опор в психологическом плане. Сомкнутый боевой порядок сдерживал спонтанность, а разомкнутый, по-видимому, её стимулировал.

Рассредоточение по пространству истребителей есть ни что иное, как мечта сделать истребитель невидимкой для врага. Большое число немецких атак на наши самолёты шли со стороны солнца. Солнце ослепляет человеческий глаз и потому пикирующие самолёты невидимы. Про ослепляющее действие солнца знают все лётчики, и они опасаются с его стороны атак противника. Но оказалось, что надеть шапку невидимку на свой истребитель можно иначе, спрятав несколько истребителей в просторах неба. Если врагу и удавалось замечать несколько машин, то он не видел другие самолёты. И потому чаще «миги» и «аэрокобры» совершали внезапные атаки на врага, используя непредсказуемость построения их боевого порядка в небесных просторах.  

Ещё в начале создания своей системы боевых порядков Покрышкин подчеркивал, что при эшелонировании по высоте, по ярусам пар наших истребителей противнику рассредоточенную группу истребителей, связанных между собой взаимной выручкой и поддержкой в бою, крайне трудно обнаружить и атаковать её именно со стороны уязвимой задней полусферы. Как только часть рассредоточенной группы истребителей атакована противником, другая необнаруженная часть истребителей, следя за своими, услышав по радио об атаке противника, тотчас же приходит на помощь, бросаясь с высоты на атакующего противника и внезапностью атаки, поражая застигнутого врасплох врага. Это похоже даже на ловушку для врага.

Сомкнутые порядки истребителей нужны, когда плотная группа бомбардировщиков противника летит к своей цели и готовится к бомбежке. Подловив эту насыщенную часть неба тяжелыми самолётами противника, имеющими малую манёвренность и относительно невысокую скорость, группа советских истребителей из сомкнутого боевого порядка наносит мощный групповой удар, сбивая сразу несколько бомбардировщиков противника, вызывая панику в их рядах, и сброс бомб на свои войска. У сомкнутого порядка низкая манёвренность и плохие условия для ведения поиска вражеских самолётов.

Так как разомкнутый боевой порядок предполагает главную силу в высокой маневренности каждого истребителя, отсюда вытекает следствие, в котором просматривается фундамент сущности тактики истребительной авиации, разработанной Покрышкиным. Чтобы вся система Покрышкина тактики и стратегии воздушных сражений успешно действовала, должны воевать асы. Только высшее мастерство воздушных бойцов закладывает фундамент, на который опирается система Покрышкина особенностей вертикальной войны. Вертикальные манёвры дают ключ к победе. И здесь мы находим новое понятие в тактике истребительной авиации, изобретенной Покрышкиным, которое отражается всего в двух словах – «соколиный удар». Это понятие несёт в себе разнообразие смыслов и потому отражает новаторское видение Покрышкиным сражений в небе. Но такое понимание воздушной войны уходит далеко за пределы только тактики атаки и обороны. «Соколиный удар» - это символ сильнейших. 

Слабый лётчик или, как говорил Покрышкин, «слабак» не способен вписаться в сложнейший процесс истребительной войны в небе. Только воздушный ас, подготовленный к внезапности, к перегрузкам, наделённый бесстрашием и риском, но одновременно осмотрительностью, нестандартным мышлением и исключительными способностями «ощущать» детали пространства сражения, чувством своей машины – способен войти в группы истребителей, такую команду, которая становится грозой в небе для противника......

И всё-таки не результативность определяет философский смысл «соколиного удара», а высота – как можно большее превышение над находящимся ниже противником. Это и есть символ победной войны. Как в произведении Горького символ парящего в небе Соколе и ползущем на земле Уже. Почему? Потому, что тот, кто выше по-иному смотрит и психологически, и физически на того, кто в небе находится ниже. Это буквальном и переносном смысле. Все стремятся к превосходству, но пики в искусстве ли, в науке, в спорте, альпинизме и на войне есть то самое желанное узкое островерхое место, сжимаемое со всех сторон, к которому сходятся все дороги и тропы поднимающихся к вершинам и пикам выдающихся людей.

И армада вражеских бомбардировщиков и группы вражеских истребителей с высоты лётчику-истребителю и тем более командиру группы истребителей кажутся существенно другими, чем когда они в одном с ними горизонтальном слое воздуха. Врага не следует считать слабее, чем он есть, но когда силу его переоцениваешь, то это ещё хуже. Вот еще одна причина, которая побуждает оказаться в небе выше, чем твой враг. Тот, кто выше избавляется от чувства переоценки силы своего врага. При этом кто выше, тот все объекты в воздухе и на земле видит меньшими, чем они есть на самом деле, и потому у него уверенность в победе резко возрастает. Кто выше, тот с высоты бессознательно ощущает свою позицию силы и лучше видит слабости врага. Философия победной воздушной истребительной войны имеет свой главный символ – высоту, которая символизирует превосходство во всем многообразии этого понятия. Чтобы философия победной войны приняла свои чёткие очертания, нужен был переход от красивой идеи, к её быстрому осуществлению. И такой логический ход в рассуждении Покрышкина быстро нашелся. Нужно было перейти горизонтальных маневров к вертикальным. По пологой спирали быстро высоты не достигнешь, нужно мчаться ввысь по максимально крутым траекториям.

Шло непрерывное осмысление всех воздушных сражений, проведённых Покрышкиным и его учениками. Оно давало им ежедневно новую сущность истребительной войны в небе, которая начиналась, прежде всего, в сознании лётчиков и затем переносилась ими в реальность и восприятие воздушных сражений, изменяя сущность подготовки к ним. Рекомендованные по довоенным инструкциям фактически оборонительные методы горизонтальной воздушной войны вытесняются остро атакующим комбинационным методом наступательной войны – «соколиным ударом» на обочину сражений. То же самое можно сказать и про покрышкинскую «этажерку».

Знал ли противник знаменитое построение «этажеркой», не мог не знать, так она очень быстро начала наносить немецким пилотам сильнейший урон. Именно покрышкинская «этажерка» во главе с её создателем наводила ужас на немецких пилотов. И потому мы не можем не выразить крайнее удивление тому месту в мемуарах немецкого пилота Липферта, когда он вместе со своим ведомым разгромил целую эскадрилью «аэрокобр», которая летела на задание в виде «этажерки». Липферт пишет, что он сбил одну «аэрокобру», обратив все остальные в бегство, а затем попутно атаковал неизвестно откуда прилетевший Як-7, уничтожил и его. Вот этот фрагмент из мемуаров Липферта:

«В свой следующий вылет я столкнулся с «истребительной школой», о которой уже докладывал Хейнц Захсенберг. Я достиг линии фронта на высоте 5000 метров и приблизительно в 20 километрах в глубине русской территории увидел добрую дюжину самолётов, великолепно выстроенную по горизонтали и вертикали и тоже летевшую к фронту. Возможно, они были на 1500 метров ниже. Сначала я проигнорировал их. Позволив им мирно пролететь внизу мимо меня, я вместе с ведомым занял позицию со стороны солнца и последовал за ними в направлении фронта» (13, с. 150). Однако в описаниях этого боевого вылета столько противоречий, что начинаясь сразу, они не исчезают до конца этого фрагмента из дневника немецкого аса. Вот первое явное противоречие в воспоминаниях немецкого аса. Липферт увидел русские самолёты за 20 км. В то же время ни один из советских лётчиков не увидел немецкую пару «мессершмиттов» за 2-1,5 километра. Вследствие того, что рассредоточенные фронту и высоте истребители осматривают пространство под разными углами, солнце не может ослепить всех сразу. Это объясняется рядом причин: во-первых, потому что вся система своих и чужих самолётов непрерывно перемещается в пространстве, во-вторых, те самолёты, которые выше, хорошо видны на фоне белоснежных облаков или светлого неба, а те, которые ниже, напротив, сливаются нередко с землёй. Таким образом, Липферт в своём описании полностью исключает главное достоинство «этажерки» Покрышкина, эффективный поиск вражеских самолётов в небе. Можно сказать, по Липферту, наша эскадрилья была составлена не из боевых лётчиков, а из слепых котят. Однако дальше начинаются ещё более интересные приключения.

«Позволь им лететь, – думал я, – пока они держат курс на запад, это работает в нашу пользу. Вражеские самолёты должны скоро повернуть домой». И они сделали это. Мы спикировали на них в тот момент, когда русские сосредоточились на развороте с сохранением возможно лучшего порядка и на том, чтобы не столкнуться друг с другом» (13, там же). Снова противоречие – при сомкнутом боевом порядке есть опасность столкновения, но здесь-то речь идёт о рассредоточенном и эшёлонированном боевом порядке. И опять в описаниях Липферта русские пилоты на редкость слепы. Они думают о своих манёврах и забыли, что идёт война.

Липферт продолжает: «Я оставил две замыкающие машины Брандекеру, своему ведомому». Потрясающее неуважение к противнику. Ведомый должен взять на себя два наших истребителя. Но в жизни, скорее всего, советские лётчики давно бы обнаружили чужие самолёты и начали атаку. Напротив, они по-прежнему благодушно настроены. Продолжим далее воспоминания немецкого аса. «Сам же направился к третьему русскому, летевшему на той же самой высоте, что и последние вражеские самолёты, и слева снизу обстрелял его плоскости и фюзеляж. Самолёт тотчас задымился и круто пошёл вниз» (13, там же). Во-первых, неясно пикировал ли Липферт или заходил сзади с той высоты или, если он был ниже, как бы то ни было, русские лётчики просто обязаны были обнаружить атакующего и предпринять меры. Однако другие русские пилоты вновь ничего не видят и не приходят на помощь подожжённому самолёту. На «аэрокобрах» были рации, поэтому первый атакованный наш истребитель передал бы по рации, что он атакован, и в небе есть «мессершмитты».

«Набирая высоту, я следил за ним». Вспомним первое золотое правило Покрышкина – «не смотреть вслед сбитому самолёту», иначе, другие зайдут в хвост твоему истребителю. Липферту в этом плане всегда всё сходит с рук. Потому что он должен был для увеличения счёта сбитых самолётов увидеть, что сбитый им самолёт противника действительно упал на землю. «К моему разочарованию, на высоте около 1000 метров русский самолёт выровнялся и попытался уйти на восток. Я не думал, что это возможно, потому что добился достаточного числа попаданий с близкого расстояния. Решив закончить начатое, я спикировал на него. Пилот не заметил моего приближения, и через несколько секунд всё было кончено. Несколько очередей – самолёт взорвался и упал на землю.

После своей победы я хотел вернуться к «ученикам», но они спаслись бегством» (13, там же). Ещё одно противоречие. Это было летом над Румынией. Шёл 1944 год. В небе над Румынией развивалось быстрыми темпами неоспоримое преимущество ВВС над люфтваффе. И вполне могло так случиться, что в эпизоде, описываемом Липфертом, в небе пролетали на «аэрокобрах» в боевом порядке «этажерка» ученики Покрышкина, и чтобы эскадрилья советских асов, среди которых могли быть Б. Глинка, А Клубов, Г. Речкалов – начала спасаться бегством от одного «мессершмитта»!!! Это уже из области фантастики.

В Румынии в ожесточенных сражениях советские лётчики-истребители выигрывали один групповой бой за другим, нанося сокрушительные удары лучшим асам люфтваффе. Для более убедительных выводов продолжим дальше цитирование Липферта: «Вместо этого столкнулся с одиночным Як-7. Его пилот был настолько безрассудно смел, что зашёл к нам в лоб и открыл огонь. Я видел его приближение. Моя машина набрала скорость и прежде, чем русский закончил разворот, была уже над ним. Я открыл огонь и стрелял в него несколько раз, но этого оказалось недостаточно, чтобы сбить его. Як немедленно выровнялся и попытался уйти в пикирование.

Это была большая ошибка. После нескольких очередей он пошёл вниз и упал на землю в 8.05, ровно через три минуты после своего предшественника» (13, с. 151). В интервале 5-ти минут сбита «аэрокобра», обращена в бегство целая эскадрилья «аэрокобр» и уже попутно сбит ещё Як -7. Здесь мы не в силах удержаться от возгласа: чем больше поражений люфтваффе терпело от лётчиков ВВС на юге, тем более блестящими были их победы, тем быстрее возрастало количество сбитых советских самолётов!!!

Имея мало опыта и худшие истребители (типа «Чайка» и И-16) в начале войны, советские лётчики во второй половине войны резко усилили свои атакующие возможности и мастерство, используя вертикальный манёвр. Самолёты ВВС стали более быстрыми, более маневренными и с более сильным вооружением (особенно этим характеризовались истребители «аэрокобра» и Лаг-7). Тактика ВВС стала совершеннее, агрессивнее в атаке. Но одерживая труднейшие победы в групповых ожесточенных боях, по данным люфтваффе, советские истребители были полностью беззащитны перед одинокими охотниками – немецкими асами, что неизбежно вызывает сомнение у всех, кто стремится узнать объективную историю войны в небе.

Когда мы раскрываем сущность философии победной войны в небе, которой придерживался Покрышкин, мы не можем не отметить ещё один источник и стержень его новаторских разработок. Символична связь философского тезиса Сократа «Познай себя» и того факта, что Покрышкин написал книгу, которую назвал «Познать себя в бою». В мемуарах Покрышкина есть несколько линий, которые мы относим к скорее к философским аспектам его творческого подхода к сражениям в небе, нежели к тактическим и психологическим.

Первая линия как прямолинейная тропа в бездне проблем, раздвигая все второстепенные, торит русло мысли в безграничное, каким является познание героизма в воздушных боях. Вторая линия, которая хорошо видна автору книги и, вне сомнения, будет осознана её читателям, хотя она менее весомая, но также неотъемлемая в целостном процессе познания. Эта линия идёт и параллельно с первой и пересекается с ней, она заключается в организации до малейших деталей боевой деятельности на земле. Вторая линия как ступень, без которой победы в воздухе не мыслимы. Третья линия – рациональная – везде нужно знать пределы, в которых ведётся воздушный бой, и в этом угадывается знаменитый философский тезис Сократа «Ничего сверх меры». Четвёртая линия – познание вечно, подобно сократовскому «Я знаю, что ничего не знаю». Эту линию в книге Покрышкина следует понимать не как сомнение, а только как нескончаемый поиск совершенствования тактики и своих умений, как непрерывный анализ ошибок с целью их преодоления. Если знание о себе глубоко, то тактические и психологические ошибки в бою будут сведены до минимума. Следовательно, в философии и психологии воздушной войны и героизма в ней есть важнейшая опора – только человек, который пытается себя познать, действует наиболее правильным образом и скорее достигает поставленной цели. В последней книге Покрышкина, таким образом, прослеживается цепь, которую мы относим к экзистенциальному направлению в философии, поскольку звенья этой цепи отображают степень познания пределов героических поступков, познание пределов человеческих возможностей и даже действий за пределами этих возможностей.

 

Все права защищены. Ни одна из частей настоящих произведений не может быть размещена и воспроизведена без предварительного согласования с авторами.

 

 

                                                                       Copyright © 2010